Культура речи - понятие многозначное. В первом значении «культура речи - это особая область лингвистических знаний, научная дисциплина, содержащая определенные разделы, подразделы и правила, относящиеся к этой области языкознания» (Культура русской речи. Учебник для вузов. Под ред. Проф. Л.К. Граудиной и проф. Е.Н. Ширяева. - М.: Издательская группа НОРМА - ИНФРА· М, 1998. - С. 24-25) .
Как научная дисциплина культура русской речи складывалась в русистике начиная с 20-х годов XX века. До этого времени основной цикл гуманитарных и нормативных лингвистических знаний учебного профиля в России был связан прежде всего с риторикой - одной из семи «свободных художеств» («искусств»). С античных времен занимавшей особое место в европейской культуре.
Одна из основных задач культуры речи - это охрана литературного языка, его норм. Без знаний основ культуры речи в наше время трудно себе представить подлинного интеллигента. Как писал А.П.Чехов, «для интеллигентного человека дурно говорить так же неприлично, как не уметь читать и писать».
Во втором значении имеется ввиду характеристика совокупности знаний, навыков и речевых умений человека. В этом случае «культура речи представляет собой такой выбор и такую организацию языковых средств, которые в определенной ситуации общения при соблюдении современных языковых норм и этики общения позволяют обеспечить наибольший эффект в достижении поставленных коммуникативных задач» (Культура русской речи. Учебник для вузов. Под ред. Проф. Л.К. Граудиной и проф. Е.Н. Ширяева. - М.: Издательская группа НОРМА - ИНФРА· М, 1998. - С. 16) . В определении подчеркнуты три аспекта культуры речи: 1) нормативный, 2) этический, 3) коммуникативный.
Нормативный аспект культуры речи - один из важнейших. Вопросам нормы литературного языка в работах языковедов уделяется большое внимание Так, центральные проблемы, выдвинутые С.И. Ожеговым, группировались вокруг следующих основных разделов: теория нормализации, теория нормы, теория ортологии (или, как тогда чаще всего говорили, правильности речи и ее практической кодификации). Известный современный лингвист М.В. Панов среди основных признаков литературного языка называет такие, как язык культуры, язык образованной части народа, сознательно кодифицированный язык. Кодификация - это фиксация в разного рода словарях и грамматике тех норм и правил, которые должны соблюдаться при создании текстов кодифицированных функциональных разновидностей. (Культура русской речи. Учебник для вузов. Под ред. Проф. Л.К. Граудиной и проф. Е.Н. Ширяева. - М.: Издательская группа НОРМА - ИНФРА· М, 1998. - С.47) .
Кодифицированные нормы литературного языка - это такие нормы, которым должны следовать все носители литературного языка. Любая грамматика современного русского литературного языка, любой словарь есть не что иное как его кодифицирование.
Не менее важен и этический аспект культуры речи. В каждом обществе существуют свои этические нормы поведения. Например, если утром вы садитесь за стол с членами своей семьи, то вполне этично будет попросить: Передай-ка мне хлеб. Но если вы сидите за большим праздничным столом с незнакомыми или не очень близкими вам людьми, то по отношению к ним уместно будет ту же просьбу выразить так: Не можете ли вы (или: вас не затруднит) передать мне хлеб? Первый пример отличается от второго не нормативностью. И с точки зрения коммуникации более ясно выражена в первом случае, однако в условиях праздничного стола все же уместна вторая форма. Различие между первым и вторым примером именно в следовании этическим нормам (речевому этикету).
Также в языке есть определенный набор высказываний, закрепленный традицией использования языка, которые «предписывают» адресату определенную форму ответа. Для этого каждому владеющему языком необходимо знать смысл «небуквальных выражений», смысл которых не выводится из значений составляющих его словоформ. Например, на просьбу «Не могли бы вы передать хлеб?» или «Вы не передадите хлеб?» адресат должен ответить «Да, пожалуйста», но не «могу (не могу)» или «передам (не передам)». Согласно этим правилам цветочница Элиза Дулитл из пьесы Б.Шоу «Пигмалион» на замечание «Прекраная погода, не правда ли?» должна была ответить фразой, не только лингвистически безупречно построенной, но и в эстетическом и социокультурном отношении «типовой».
Роль этических норм в общении можно прояснить и на другом ярком примере. Сквернословие - это тоже общение, в котором грубейшим образом нарушены именно этические нормы.
Важным для культуры речи является и то, что называется коммуникативным аспектом речи. С.И.Ожегов писал « ... Но культура речи заключается не только в следовании нормам языка. Она заключается еще и в умении найти не только точное средство для выражения своей мысли, но и наиболее доходчивое (т.е. наиболее выразительное и наиболее уместное (т.е. подходящее для данного случая) и, следовательно, стилистически оправданное » (Ожегов С.И.О нормах словоупотребления. Предисловие к кн.: Правильность русской речи: Словарь - справочник. - М., 1965 //Ожегов С.И. Лексикология. Лексикография. Культура речи. - М., 1974.- С.287 - 288) .
Язык выполняет разные коммуникативные задачи, обслуживает разные сферы общения: одно дело - язык науки и совсем другое - обыденная разговорная речь. Каждая сфера общения в соответствии с теми коммуникативными задачами, которые ставятся перед ней, предъявляет к языку свои требования.
Однако при использовании любого из существующих стилей необходимо избегать
резких и немотивированных отступлений от литературной.
Как правило, хорошая речь продуцируется носителями элитарного типа речевой
культуры. В сфере литературного языка находятся два сложившихся (элитарный
и среднелитературный) и два складывающихся типа (литературно-разговорный
и фамильярно-разговорный, обычно пересекающийся с жаргонизирующим, который
находится уже за пределами сферы литературного языка).
Остановимся на них подробнее.
Элитарный тип. Носители элитарного типа – люди, владеющие всеми нормами литературного языка, выполняющие этические и коммуникационные нормы. Это означает соблюдение не только кодифицированных норм, но и функционально-стилевой дифференциации литературного языка, норм, связанных с использованием устной или письменной речи. Для носителя элитарного типа речевой культуры характерно незатрудненное использование соответствующего ситуации и целям общения функционального стиля и жанра речи, «неперенос» того, что типично для устной речи на письменную речь, а того, что свойственно письменной речи – на устную. В какой-то мере соблюдение коммуникативных норм требует знания и практической реализации риторических правил общения.
Элитарный тип речевой культуры – воплощение общей культуры в ее наиболее полном виде: хотя бы пассивное владение достижениями мировой и национальной культуры (знание артефактов материальной культуры, знакомство с литературными шедеврами, шедеврами искусства, хотя бы представление о гениях науки и т. д.). Именно общекультурная составляющая обеспечивает богатство как пассивного, так и активного словарного запаса. Умение мыслить обеспечивает логичность изложения мыслей. Речевая культура элитарного типа основана и на широком охвате сознанием говорящего (пишущего) разнообразных прецедентных текстов, имеющих непреходящее общекультурное значение. Именно на такие тексты носитель элитарного типа речевой культуры ориентируется в своей речи. Отсутствие самоуверенности в своих знаниях вырабатывает у него привычку постоянно пополнять свои знания, основываться для их проверки на авторитетных текстах, словарях и справочниках, а не на услышанном по радио или телевидению, прочитанном в газете и т. д.
Среднелитературный тип. Носителями этого типа речевой культуры является большинство образованного населения России: большинство людей с высшим образованием и значительное количество людей со средним образованием. Этот тип воплощает общую культуру человека в ее упрощенном и далеко не полном варианте. При этом характерной чертой среднелитературного типа является принципиальная удовлетворенность своим интеллектуальным багажом, отсутствие потребности в расширении своих знаний и умений, тем более в их проверке.
Cамоуверенность носителя среднелитературного типа речевой культуры приводит к системным ошибкам в орфографии, пунктуации, произношении, словоупотреблении и т. д. без тени смущения или даже с агрессивной защитой именно такого отношения к правилам (Ну и что!?), а нередко и оспариванием правоты заметившего ошибку (Нет, прав я: должно писаться правотизацш, т. к. это приобретение права на какую-то собственность – из письма ведущему саратовской радиопередачи «Служба языка» проф. г. Г. Полищук). Очень частотны при этом ссылки на радио и телевидение (Я же по телевидению слышал квaртал). Телевидение и другие средства массовой информации, а также популярная литература, нередко «макулатурного» типа, служит для носителей этого типа безусловным прецедентным текстом, речевая ущербность таких текстов носителями среднелитературного типа не осознается.
Среднелитературный тип – не до конца освоенный элитарный, поэтому в нем есть соблюдение норм литературного языка, даже стремление к большей «литературности», но при отсутствии необходимых знаний это приводит к искаженным представлениям о правильности, злоупотреблению книжными и иностранными словами (о снежных фигурах под Новый год: фигуры растаяли конкретно – Вести, 27.12.99). Конкретно, типа, короче (как заполнитель паузы) – весьма частотные слова в речи носителя этого типа. Частотны и иностранные слова с неправильным произношением и употреблением (недостаток движения, то бишь гипоксия – Рос. газ.; Методом биолактации установлено, что все поля взаимодействуют между собой – Рос. газ.; неправильно употреблены слова гипоксия (надо: гиподинамия), биолактация (надо: биолокация).
Общекультурный уровень обеспечивает и степень богатства / бедности словарного запаса (не подозревая разницы между вирусами и бактериями, тележурналисты и газетчики спокойно говорят и пишут о вирусе холеры, вирусе стрептококка и т. д.). Отсутствие в сознании носителей среднелитературного типа речевой культуры большого словарного запаса не позволяет им использовать в своей речи широкие синонимические возможности русского языка, что превращает их речь в штампованную: либо по типу старого новояза, либо с засильем сниженной лексики, к которой и сводится стремление сделать речь экспрессивнее. Отсюда огромное количество в СМИ уродливых суррогатов экспрессивной лексики: окромя, навроде, надысь, вскорости и т. д.
Среднелитературность речевой культуры наших журналистов, речь которых является прецедентной (и даже эталонной) для носителей среднелитературного типа речевой культуры, создает замкнутый круг и способствует воспроизведению и все более широкому распространению именно среднелитературного типа речевой культуры.
Воспроизводятся и широко распространяются не только различные неправильности произношения, словообразования, формообразования (Даден высочайшим мэрским повелением особняк и Церетели – Изв. 7.09.99), словоупотребления и т. п., но и нарушения традиционных национальных коммуникативных и этических норм. Именно журналисты ввели и широко распространили еще недавно чуждое русской традиции общения именование взрослого человека без отчества (Борис Ельцин, Владимир Путин), использование ты-общения и обращений по домашним именам не только в неофициальной, но и в официальной обстановке.
Литературно-разговорный , как и фамильярно-разговорный типы начали складываться как самостоятельные только в 90-х годах XX века. Если для носителя среднелитературного типа речевой культуры, в отличие от носителей элитарного типа, характерно владение далеко не всеми функциональными разновидностями литературного языка (как правило, это разговорная речь и один из функциональных стилей, необходимый профессионально: для ученых – научный, для журналистов – публицистический и т. д.), то для носителей «разговорных» типов характерно владение только разговорной системой общения, которая и используется ими в любой обстановке, в том числе и официальной. Своей стилевой и стилистической монотонностью всегда сниженной речи «разговорные» типы сближаются с просторечным типом речевой культуры.
Различаются «разговорные» типы только степенью сниженности речи. В литературно-разговорном типе преобладает ты-общение и домашние имена типа Сережа, в фамильярно-разговорном – ты-общение становится единственно возможным, а в обращении предпочитается Сережка, Серега. И в том и в другом типе наблюдается огромное количество используемых в речи жаргонизмов, но в фамильярно-разговорном усиливается доля грубых слов и просторечных элементов. Вместе с тем и в том и в другом типе встречается большое количество иноязычной лексики и книжных слов, которые нередко становятся простыми заполнителями пауз, так что рядом встречаются и конкретно, короче, типа, в натуре и блин, бля и т. п.
Ни о каком соблюдении этических и коммуникативных норм в этих типах речевой культуры говорить не приходится. К тому же очень типично неразличение письменной и устной формы речи и полное неумение строить монологический текст (отсюда бесконечные вопросы к непосредственному собеседнику в студии (Ты меня понимаешь? Понимаешь?) при полном игнорировании возможностей понимания истинным адресатом речи – телезрителем.
Конечно, тележурналисты – носители не разговорных типов речевой культуры, но приглашаемые ими в эфир гости часто являются таковыми и тем самым телевидение распространяет и эти типы речевой культуры, делает их как бы допустимыми в глазах (ушах) населения.
В некоторых случаях разговорные типы речевой культуры объединяют журналистов и «гостей» во всяком случае в равной мере используемым разговорным (неполным) стилем произношения с предельной редукцией, употреблением домашних имен, «фатического трепа» с жаргонизмами и иноязычной лексикой вперемешку [Федосюк 2000]. Такие «неразличения» журналистов и «гостей» особенно характерны для ночных эфиров музыкальных радиостанций, нередки на радио «Эхо Москвы», саратовском «Хит в рабочий полдень» и в некоторых развлекательных телепередачах.
Разговорная скороговорка с сильной редукцией встречается и в речи журналистов, во всем остальном соответствующей среднелитературному типу речевой культуры, что, конечно, мешает адресату адекватно и полно воспринимать сообщаемое (Изв. 22.08.2000, статья А. Слаповского).
Что касается соблюдения ортологических норм, то в «разговорных» типах оно может быть даже полным. Ущербность этих типов заключается в распространении законов непринужденного персонально адресованного неофициального общения на речь в любой ситуации. Разумеется, речь носителей этих типов может быть хорошей только в непринужденном разговоре с близкими или друзьями (может, конечно, из-за грубости не быть; хорошей и в таких условиях).
Речь носителей среднелитературного типа речевой культуры вполне может быть хорошей не только в дружеском общении, но и в профессиональной деятельности, однако за пределами указанных ситуаций их речь может быть беспомощна. По-настоящему хорошая речь в любой ситуации встречается только у носителей элитарного типа речевой культуры, хотя какие-то погрешности могут быть и у них.
Сказанное выше заставляет обратиться еще к одному параметру хорошей речи – допустимости и недопустимости тех или иных отклонений от норм . Начнем с ортологических норм. Давно известно, что нельзя с одной и той же строгостью относиться к орфографическим ошибкам в проверяемых и непроверяемых орфограммах, что многое в нашей орфографии должно быть изменено (обсуждение изменений идет уже много лет), что есть расхождения кодификаций в словарях и визуальной практике (использование прописных букв, написание некоторых наречий и сложных прилагательных), есть ошибки в редких словах и в часто встречающихся. Очевидно, что орфографические ошибки неравноправны с точки зрения степени их допустимости. Слово дощаник, наречия на авось, назло, донельзя и т. д. требуют для правильного написания обращения к словарю, тогда как раздельное написание предлогов, проверяемое написание слова вода и т. п. полностью подчиняются орфографическим правилам, а слово собака настолько частотно, что должно было запомниться в правильном написании. Очевидно, что подлежащее реформированию и требующее проверки по словарям – ошибка менее грубая. Письменная речь без единой ошибки встретилась мне лишь у одного носителя элитарного типа речевой культуры, в речи других ошибки были возможны, но единичны и не грубые (речь не идет о тех случаях, когда слитное или раздельное написание может иметь разный смысл и потому быть оспорено).
В речи носителей среднелитературного типа речевой культуры орфографические ошибки не только негрубого типа из-за отсутствия привычки заглядывать в словарь достаточно частотны, в том числе они встречаются и в печатных изданиях: «<...> то есть никакой-то одной организации <...>, а организаций, замкнутых в единую систему» (КП, 1.07.2000), Памятник Чернышевского (Саратов-СП, 9.09.2000). Встречаются и грубые орфографические ошибки в рукописных текстах (например, в студенческих и даже аспирантских работах).
Аналогично обстоит дело с пунктуационными нормами. Носитель элитарного типа речевой культуры не делает грубых пунктуационных ошибок (не напишет без запятых сложных предложений, выделит запятыми обособления и вводные слова), но может не различать постановкой тире или двоеточия разных отношений в бессоюзном сложном предложении. Носитель среднелитературного типа может обходиться и вообще без пунктуационных знаков, не пользоваться красной строкой и т. д. При этом следует учесть, что в современной пунктуационной системе довольно много возможностей для факультативной постановки знаков, используемых в экспрессивных целях. Носитель элитарного типа речевой культуры пользуется ими не всегда осознанно, но всегда осмысленно (см. работы Е. В. Дзякович), тогда как носитель среднелитературного типа о возможности использовать факультативные знаки не подозревает и / или совсем ими не пользуется, или использует их случайно наряду с отсутствием необходимых знаков и наличием излишних (могут обособить все-таки, наконец во временном значении и т. д.).
Аналогично обстоит дело с орфоэпическими нормами. В речи носителя элитарного типа можно встретить не только соблюдение строгой нормы, но и отдельные случаи употребления такого ударения или произношения, которое в словарях имеет помету доп. и даже не рек., но такое произношение не составляет систему (отдельные слова). Особенно часто это бывает в тех случаях, когда узуальная норма расходится с кодифицированной. Так, до 1985 г. в словарях указывалось ударение фо/льга, однако за всю свою жизнь я ни разу ни от кого не слышала такого ударения. Все известные мне носители элитарного типа произносили фольга/. Теперь именно это ударение кодифицировано. Видимо, придется кодифицировать ударение обеспече/ние, поскольку в речи подавляющего большинства людей, во всем остальном соблюдающих кодифицированные нормы и полностью соответствующих элитарному типу речевой культуры, наблюдается подобное произношение (это, конечно, не значит, что так произносят все носители элитарного типа). Довольно частотны отклонения от кодифицированных норм в тех случаях, когда кодификация не имеет четких оснований: почему можно говорить декан и д[э]кан, декада и д[э]када, но только декоратор, музей, тенор, крем, морфема и только фон[э]ма, фон[э]тика, т[э]мбр, т[э]мп. Нами зафиксированы в таких и подобных словах ошибки и в речи носителей элитарного типа речевой культуры: тот, кто не допустит в своей речи ни т[э]ма, ни акад[э]мия, может тем не менее сказать муз[э]й и кр[э]м, а тот, кто говорит т[э]нор, может произносить и фонема, фонетика.
В речи носителей среднелитературного типа речевой культуры подобные ошибки и частотнее и грубее (широко распространено не только т[э]ма, акад[э]мия и акад[э]мик, но даже т[э]рнии и Каренина).
В речи носителей среднелитературного типа нарушаются не только орфоэпические (красиве/е, зво/нит, Что; сохранение А после мягких согласных в первом предударном слоге: пятно, обязательно, шо/фер, средства/), но и нормы формообразования (даден). Многие из таких нарушений для среднелитературного типа превратились в узуальную норму (приедь, поехай, Никитович), нередко проникающую даже в речь отдельных носителей элитарного типа речевой культуры, но не перестающими быть ошибками. Любопытно, что в речи носителей «разговорных» типов подобных ошибок может быть даже меньше, чем в среднелитературном типе.
Особенно частотны в среднелитературном типе ошибки в склонении сложных числительных: их образование действительно может вызывать затруднения (почему ста, двухсот, трехсот, пятисот, до двухтысячного года, но до две тысячи первого, второго, третьего и т. д.), они почти не встречаются в письменной речи (обозначаются там цифрами) – в результате по радио и с экрана телевизора мы постоянно слышим ошибочное образование формы даже в речи журналистов, относящихся или близких к элитарному типу (Е. А. Киселев, Н. К. Сванидзе). Но допустимы ли подобные ошибки?
К сожалению, кодификация нередко поддерживает ошибочные формы и ошибочное произношение в качестве допустимого (до/говор, хотя при/говор не рекомендуется, дьякона/), в качестве равноправного: слесаря/, трактора/, а некоторые ученые даже рассматривают многие такие неправильности просто как социально (профессионально) ограниченные в своем употреблении (осу/жденный и возбу/жденный, обыска/ – в речи юристов, наркомани/я, а/лкоголь – в речи врачей, торта/ – в речи кондитеров и т. д. [Крысин 2000]. Такая профессионализация действительно имеет место, но тем не менее и среди юристов, и среди врачей есть такие носители элитарного типа речевой культуры, которые соблюдают общелитературные, а не профессиональные нормы, и именно эти представители соответствующей профессии обладают наиболее широкой и глубокой общей культурой.
Еще более сложны для определения границ допустимого факты нарушения лексических и стилистических норм, поскольку зыбкими являются критерии целесообразности употребления того или иного слова, обладающего ярко выраженной экспрессивностью. Появление словаря общего жаргона [Ермакова и др. 1999] – одно из доказательств этого. В таких случаях решение вопроса о целесообразности включения в речь того или иного слова, словосочетания должно определяться с учетом функционально-стилевой и жанровой принадлежности текста.
Список литературы:
1. Сиротинина О. Б. Хорошая речь: сдвиги в представлении об эталоне // Активные языковые процессы конца XX века. – М., 2000.
2. Кочеткова Т. В. Языковая личность носителя элитарной речевой культуры: Автореф. дис. ...докт. филол. наук. Саратов, 1999.
3. Ширяев Е. Н. Культура речи как лингвистическая дисциплина // Русский язык и современность: Проблемы и перспективы развития русистики. – М., 1991. Ч. 1.
4. Ширяев Е. Н. Культура русской речи и эффективность общения. – М., 1996.
5. Ширяев Е. Н. Современная теоретическая концепция культуры речи // Культура русской речи: Учебник для вузов. – М., 2000.
6. Гольдин В. Е. Сиротинина О. Б. Внутринациональные речевые культуры и их взаимодействие // Вопросы стилистики. – Саратов, 1993. – Вып. 25.
7. Гольдин В. Е. Сиротинина О. Б. Речевая культура // Русский язык: Энциклопедия. – М., 1997.
8. Федосюк М. Ю. Репертуар жанров речи радиоведущих музыкальных программ // Культурно-речевая ситуация в современной России. – Екатеринбург, 2000.
9. Ермакова О. П., Земская Е. А., Розина Р. И. Слова, с которыми мы все встречались. Толковый словарь русского общего жаргона. – М., 1999.
Кодификация литературной нормы находит свое отражение в официальном признании и описании в виде правил (предписаний) в авторитетных лингвистических изданиях (словарях, справочниках, грамматиках). Нормализаторской деятельности противопоставлены антинормализаторство (отрицание научной нормализации и кодификации языка) и пуризм (неприятие всяких новшеств и изменений в языке или прямое их запрещение).
Типы норм: императивные и диспозитивные. Основные нормы литературного языка: орфоэпические, орфографические, пунктуационные, грамматические, словообразовательные, лексические, стилистические.
Императивные (обязательные) нормы закрепляют только одну форму употребления как единственно верную. Нарушение этой нормы свидетельствует о слабом владении языком. Диспозитивные - предусматривают возможность выборавариантов, регламентируя несколько способов выражения языковой единицы. Их использование носит рекомендательный характер.
Изменению норм предшествует появление их вариантов , которые реально существуют в языке на определенном этапе его развития, активно используются его носителями.
Языковые варианты – это формальные разновидности одной и той же языковой единицы, которые при тождестве значения различаются частичным несовпадением своего звукового состава.
Соотношение «норма-вариант» имеет три степени.
1. Норма обязательна, а вариант (прежде всего разговорный) запрещен.
2. Норма обязательна, а вариант допустим, хотя и нежелателен.
3. Норма и вариант равноправны.
Резкое и немотивированное отступление от литературной нормы – неправильное написание слов, погрешности в произношении, образовании слова, противоречащие грамматическим и лексическим законам языка, – квалифицируется как ошибка . Ошибка – это или отражение неверной информации, или неточная реакция на нее, которая может оказаться чреватой разными последствиями. Мысль академика Виноградова В.В. о том, что «исследование отступлений от национальной литературно-языковой нормы не может быть отделено от рассмотрения изменений в социальной структуре…общества », предопределила появление лингвоэкологии, науки, теснейшим образом связанной с «чистотой речевой среды обитания человека и его народа ».
Но отклонение от норм может быть осознанным, несущим определенный смысл. Оно допустимо в среде образованных и профессионально связанных людей, когда такая своеобразная игра с легко воспринимаемым подтекстом вносит элемент непринужденности, ироничности в общение хорошо понимающих друг друга собеседников. В публицистике, в художественной литературе – нарушение языковой нормы оказывается художественно значимым, т.е. является литературным приемом.
Лет пятнадцать назад я случайно оказался у телефона, когда на нашу кафедру позвонил референт заместителя министра культуры СССР и попросил проконсультировать его начальника. Какой же вопрос задал мне замминистра? Он сказал: «У нас есть журнал «Советская эстрада и цирк». Здесь говорят, что это неправильное название: получается, что цирк не советский». Я успокоил заместителя министра, сказал, что цирк тоже советский и что именно так, в единственном числе, принято употреблять определение в подобных случаях. Я привёл хрестоматийный пример из И.С.Тургенева: «Дикий гусь и утка прилетели первыми», вспомнил, что в партийных документах всегда писали: «советская печать, радио и телевидение». Последний пример показался моему собеседнику особенно убедительным, и мы попрощались. Через несколько минут опять позвонил референт и возмущенно спросил: «Почему вы устанавливаете такую норму?»
Формулировка вопроса очень показательна. Она свидетельствует о непонимании объективного характера литературных норм. Люди, не имеющие специальной филологической подготовки, полагают, что нормы устанавливают языковеды – составители словарей и авторы книг по культуре речи. Это совершенно неверно.
Приведу несколько примеров. КаталОг или катАлог? ИнженЕры или инженерА? Согласно закону или согласно закона? Как правильно? Современные словари рекомендуют первые варианты. Почему? Кто это решает? Лингвисты? Может быть, всё-таки они диктуют языковые нормы? Нет, нормы литературного языка никто не придумывает, они не зависят от чьего-либо индивидуального вкуса.
Языковая норма - это то, как принято говорить и писать в данном обществе в данный период. Никто не может ввести в обиход какое-нибудь слово или, наоборот, что-то запретить в языке, изъять из него. Нормы складываются постепенно, сами по себе, в языковой практике людей, обладающих высокой речевой культурой: писателей, ученых, журналистов. Не по прихоти языковедов мы должны говорить каталОг, инженЕры, согласно закону. Дело в том, что другие варианты противоречат речевому обычаю, не соответствуют традиционному употреблению этих слов интеллигентными людьми. А словари и грамматики лишь отражают то, что независимо от лингвистов сложилось в литературном языке. Это очень хорошо понимал А.С. Пушкин, который еще в 1833 г. писал: "Грамматика не предписывает законов языку, но изъясняет и утверждает его обычаи" .
Изданию любого словаря или справочника предшествует долгая и кропотливая работа. Ученые с помощью разнообразных методов изучают, как говорят и пишут многие образованные люди: в каких значениях они употребляют слова, как их произносят, склоняют или спрягают, какие они используют слова и конструкции в зависимости от условий речи (ведь то, что уместно, скажем, в разговоре с друзьями - например, читалка, быстренько, у меня есть чем писать, будет звучать странно в научном докладе).
Получив таким образом представление об объективно сложившихся в литературной речи традициях, языковеды закрепляют их в словарях, справочниках, грамматиках в виде правил, рекомендаций и тем самым охраняют эти традиции, делают их обязательными для всех нас, говорящих на литературном языке, где бы мы ни жили. Такая фиксация объективно существующих литературных норм называется кодификацией (от латинского слова codex - "книга").
Последовательное разграничение понятий нормы и кодификации впервые было проведено в трудах ученых Пражского лингвистического кружка. В это объединение языковедов, существовавшее в Праге до Второй мировой войны, входили и выдающиеся российские ученые: С.О.Карцевский, Н.С.Трубецкой и P.O.Якобсон. С пражцами творчески были связаны П.Г.Богатырёв, Г.О.Винокур, Е.Д.Поливанов, Б.В Томашевский, Ю.Н.Тынянов.
Ученые Пражского лингвистического кружка считали, что нормы присущи не только литературному языку, но и любому жаргону или говору. "То, что и здесь имеет место определенный нормированный, закономерный комплекс, - писал Б.Гавранек, - лучше всего выявляется в том, что отклонения от этого комплекса воспринимаются как нечто ненормальное, как отступление от нормы". Я помню, как в одной из деревень Архангельской области, где я был в диалектологической экспедиции, женщины смеялись над своей подругой, отступившей от присущих их говору норм.
Итак, свои нормы есть в любом языковом коллективе. Но кодифицируются только литературные нормы. Только они охраняются кодификацией. Когда мы говорим, что литературный язык - это язык нормированный, то мы как раз и имеем в виду кодификацию литературных норм. Кодификация обращена к носителям языка. Поэтому "Словарь русских народных говоров" (М., Л., СПб., 1965-1994) или "Словарь тюремно-лагерно-блатного жаргона" (М., 1992) нельзя считать кодификацией. Лингвистическое описание литературного языка, просторечия, диалекта или жаргона, адресованное узкому кругу специалистов, не ориентированное на носителей данного языка, просторечия, диалекта или жаргона и, следовательно, не оказывающее никакого воздействия на их речевую практику, не является кодификацией. Кодификация же влияет на речевую практику. Например, мне хочется употреблять форму шоферА (им.пад. мн.ч.), но кодификация квалифицирует ее как просторечную и рекомендует другой вариант - шофЁры. И я сознательно, под воздействием кодификации, отказываюсь от формы шоферА и буду употреблять шофЁры, шофЁров и т.д. Здесь вступает в действие "фактор социального престижа - важный внеязыковой стимулятор и "регулировщик" нормативных установлений и оценок". Я предпочитаю вариант "шофЁры", потому что тот круг людей, с которым я хотел бы ассоциироваться, всегда использовал именно этот вариант, он также традиционен для печати, радио и телевидения.
Терминологическое разграничение понятий нормы и кодификации необходимо для того, чтобы не скатываться к пониманию нормы как диктата лингвистов. Целесообразность такого разграничения можно показать на следующих примерах.
Нормы литературного языка складываются стихийно, кодификацию же делают люди, а они могут ошибиться. Так, словарь-справочник "Трудности словоупотребления и варианты норм русского литературного языка" под ред. К.С. Горбачевича рекомендует произносить начальный согласный в слове "тембр" мягко, даёт даже запретительную помету: "не [тэ]мбр". Но это противоречит языковому опыту каждого из нас и данным других словарей. В "Орфоэпическом словаре русского языка" под ред. Р.И. Аванесова варианты произношения слов "действенный", "свойственный" и подобных с мягкими согласными "с" и "т" в суффиксе "-ств-" квалифицируются как предпочтительные, а варианты с твердыми согласными - как допустимые, хотя совершенно очевидно, что первые, старомосковские, варианты давно устарели. Факты подобного рода можно отнести к курьёзам кодификации, однако это не должно вызывать у нас скептического отношения к словарям, которые всё-таки в подавляющем большинстве случаев дают нам добротный, проверенный материал.
Жизнь языка динамична. Его нормы хоть и медленно, но постоянно меняются (лексические нормы меняются быстрее, чем произносительные и грамматические). Иногда возникает такая ситуация, когда норма изменяется, а кодификация остается прежней, старой, т.е. кодификация отстаёт от нормы. Когда отмечалось восьмидесятилетие Дитмара Эльяшевича Розенталя, много лет возглавлявшего кафедру стилистики русского языка факультета журналистики Московского университета, юбиляра приветствовали дикторы радио. Они пели шуточные куплеты на мотив цыганского романса. В них были такие строки:
Ты подарил фольгУ нам
И отменил ракУрс.
Что имели в виду дикторы? Вы это поймёте, если найдёте эти слова в словарях. Дело в том, что все словари до самого недавнего времени рекомендовали произносить "фОльга" и "ракУрс". Дитмар Эльяшевич разрешил дикторам произносить эти слова так, как их произносят все нормальные люди, т.е. он изменил кодификацию, сделал ее соответствующей норме. Но разве мы можем утверждать, что Дитмар Эльяшевич изменил норму? Нет, норма изменилась стихийно, по объективным причинам. Сознательно же была обновлена кодификация.
Языковеды не спешат узаконивать какое-либо новшество. Они, наоборот, стараются, пока есть возможность, удержать, сохранить старую норму. Это объясняется самой сущностью, назначением кодификации как средства языковой политики.
Под языковой политикой понимается сознательное, целенаправленное воздействие общества, т.е. его специально предназначенных для этого институтов, на функционирование и развитие языка. Например, в сферу языковой политики в многоязычных странах входит решение вопроса о придании тому или иному языку статуса государственного, создание условий для развития культуры, образования на национальных языках разных народов, разработка алфавитов для бесписьменных языков, усовершенствование орфографии.
Одна из важнейших целей языковой политики - сохранение культурного наследия нации, передача его от поколения к поколению. Достижению этой цели и призвана служить кодификация норм литературного языка. "Если бы литературное наречие, - писал выдающийся русский языковед A.M.Пешковский, - изменялось быстро, то каждое поколение могло бы пользоваться лишь литературой своей да предшествовавшего поколения... Но при таких условиях не было бы и самой литературы, так как литература всякого поколения создаётся всей предшествующей литературой. Если бы Чехов уже не понимал Пушкина, то, вероятно, не было бы и Чехова. Слишком тонкий слой почвы давал бы слишком слабое питание литературным росткам. Консерватизм литературного наречия, объединяя века и поколения, создает возможность единой мощной многовековой национальной литературы".
В поэме В.В. Маяковского "Облако в штанах" рифмуются слова "паркете" и "Гете" ("гЕти"):
Что мне до Фауста,
феерией ракет
скользящего с Мефистофелем в небесном паркете!
Я знаю -
гвоздь у меня в сапоге
кошмарней, чем фантазия у Гете!
Этот стих спаян звуковой перекличкой "паркете" - "в сапоге" - "у Гете" ("гЕти"). Иногда школьные учителя, сталкиваясь с подобными случаями, объясняют их как искажение слова поэтом в угоду рифме. Это, конечно, не так. В.В. Маяковский был профессиональным поэтом, и ему не нужно было уродовать наш язык, чтобы какое-нибудь слово укладывалось в размер, рифмовалось. Рифма "паркете" - "гети" свидетельствует о том, что в начале XX века еще возможен был русифицированный вариант произношения фамилии немецкого поэта. М.В.Панов в своей "Фонетике" цитирует строки из "Евгения Онегина":
Он с лирой странствовал на свете...
Под небом Шиллера и Гете... -
и объясняет, что в пушкинскую эпоху еще не было особой произносительной подсистемы заимствованных ("инокультурных") слов, какая есть в современном русском языке (ведь многие заимствованные слова мы произносим совсем не так, как исконные). "Фамилия немецкого поэта Гёте могла произноситься или с точным соблюдением немецкой фонетики... (иноязычные вставки в русскую речь были общеприняты), или в совершенно русифицированном виде... Рифма Пушкина требует этого второго произнесения, и тогда она точная..."
Но как же сегодня произносить эти стихи Пушкина и Маяковского? Как бы мы их ни читали - соблюдая современную норму или старую, будет плохо. Эти стихи разрушены. Разрушены из-за того, что изменилась норма.
"Словарь ударений для работников радио и телевидения" с пятого издания рекомендует "орфографическое" произношение слова "дождь" - "дошть" , тогда как ранее в эфире господствовал старомосковский вариант - "дощ" - и эту норму можно было еще сохранять. Очень скоро мы забудем, что такое произношение было возможно, оно нам будет казаться таким же странным, как "гети". И еще какие-то стихи окажутся разрушенными. Например, будет разрушена точная рифма в стихах А.А. Ахматовой "Смерть поэта" (о Б.Л.Пастернаке):
Умолк вчера неповторимый голос,
И нас покинул собеседник рощ.
Он превратился в жизнь дающий колос
Или в тончайший, им воспетый дождь.
"Так тяжело может отразиться на судьбе поэтических текстов изменение произносительных норм. Они умирают, если изменений становится много (представьте стихотворение, в котором оказалось разрушенным большинство рифм!).
Архитектурный памятник тоже разрушает время; его реставрируют... При резком изменении произносительных норм реставрация поэтического текста невозможна. (Речь идет о его реставрации для живого восприятия, а не для учёных целей.) Это - более жестокое воздействие времени, это - непоправимая порча. Вот почему задача разумного орфоэпического воздействия на язык - не торопиться принять, узаконить, рекомендовать произносительное новшество". Этот вывод М.В.Панова, касающийся кодификации произношения, можно распространить на кодификацию всех литературных норм: в языковой политике вообще прогрессивен традиционализм.
Итак, кодификация делает литературный язык стабильным, помогает ему как можно дольше оставаться самим собой, объединять говоривших и говорящих на нём людей во времени. "Совершенство литературного языка - в единстве норм речи отцов и детей, прадедов и правнуков". Отсюда вытекает основная трудность кодификации - поиски золотой середины: сохранение культурно-языковых традиций должно разумно сочетаться с принятием тех новшеств, которые стали устойчивыми и широко распространёнными в речи образованных людей нашего времени.
В современном эфире господствуют так называемые допустимые варианты произношения и ударения. По шкале нормативности, предложенной в «Орфоэпическом словаре русского языка» под редакцией Рубена Ивановича Аванесова, допустимый вариант – это «менее желательный вариант нормы» по сравнению с основным, образцовым. Различие между образцовым и допустимым вариантами можно показать на следующем примере. В одной из программ «Апокриф» (телеканал «Культура») участвовала Светлана Моргунова – диктор Центрального телевидения, профессионал высочайшего класса. Когда один из участников передачи произнёс: «Мы создАли…», Моргунова его немедленно поправила: «СОздали!». Реакция опытного диктора очень показательна: вариант сОздали – образцовый, элитарный, а создАли – допустимый. С помощью словарной пометы «допустимо» языковеды идут навстречу носителям языка, они будто говорят им: «Ну ладно, произносите, раз вам так этого хочется». Действительно, допустимые варианты почти не компрометируют говорящих. Легко объяснить языковые закономерности, обусловливающие высокую частотность этих вариантов.
Современный русский язык унаследовал из древнерусского языка ударение на окончании в существительных, сочетающихся с числительными два, три, четыре, оба: два часА, два шагА, два рядА, две сторонЫ. Это реликтовые формы именительного падежа двойственного числа (эти формы употреблялись в древнерусском языке, когда речь шла о двух, трёх или четырёх предметах), воспринимаемые современным языковым сознанием как формы родительного падежа единственного числа. Сейчас варианты с ударением на окончании, как в приведённых примерах, постепенно вытесняются вариантами с ударением на корне. В наибольшей степени это касается словосочетания обе стороны, часто звучащего в информационных программах, но, как правило, произносимого журналистами по-новому - с ударением на корне. Мне кажется, что в данном случае еще можно удержать старую норму. А почему это следует делать, я пытался объяснить в этой работе. Зачем убивать нормы, связывающие нас с культурным наследием России? Нужно отдавать себе отчёт в том, что, например, "Слово о полку Игореве" как художественный текст для нас в значительной степени потеряно: даже самый лучший его перевод, такой как перевод Н.А. Заболоцкого, - это уже произведение Н.А.Заболоцкого. Только люди, безразличные к судьбам русской культуры, могут спокойно относиться к тому, что языковые нормы слишком быстро меняются.
В заключение мне бы хотелось призвать журналистов в своём речевом поведении строже следовать научным рекомендациям: чаще обращаться к словарям, изучать специальные работы, а обучаясь профессии, больше внимания уделять занятиям по языку. Тогда русская речь в эфире и на страницах газет сможет вернуть себе былой статус авторитетного образца.
При решении проблемы выбора варианта для эфира остаётся в силе старый добрый совет Рубена Ивановича Аванесова: надо «почаще заглядывать в авторитетные словари и справочные пособия». При всех издержках, которые есть в лексикографическом деле, словари в подавляющем большинстве случаев дают выверенные, обоснованные рекомендации.
Использованная литература
1. Пушкин А.С. Сочинения в трех томах. Т.З. М., 1986, с.491.
2. См. сборник "Пражский лингвистический кружок". М., 1967.
3. Гавранек Б. Задачи литературного языка и его культура. - В кн.: Пражский лин-
гвистический кружок, с.339.
4. Ицкович В.А. Очерки синтаксической нормы. М., 1982, с. 11.
5. Скворцов Л.И. Теоретические основы культуры речи. М., 1980, с. 105.
6. Трудности словоупотребления и варианты норм русского литературного языка. Сло-
варь-справочник под ред. К.С. Горбачевнча. Л., 1974, с.440.
7. Орфоэпический словарь русского языка. Под ред. Р.И. Аванесова. М., 1997, с.116,
509.
8.Пешковский A.M. Объективная и нормативная точка зрения на язык. - В кн.: Пеш-
ковский A.M. Избранные труды. М., 1959, с.55.
9.Маяковский В.В. Избранные произведения в двух томах. Т.2. М., I960, с. 13.
10.Панов М.В. Современный русский язык. Фонетика. М., 1979, с. 199.
11.Агеенко Ф Л., Зарва М.В. Словарь ударений для работников радио и телевидения.
Под ред. Д.Э. Розенталя. Изд. 5-е. М., 1984, с. 131.
12.Ахматова А.А. Стихи и проза. Л., 1977, с.412.
13.Панов М.В.,указ. соч.,с.199, 200.
14.Там же, с. 199.
15. Аванесов Р.И. Русское литературное произношение. М., 1984, с. 221.
Литературно-языковая норма - это традиционно сложившаяся система правил использования языковых средств, которые признаны обществом в качестве обязательных. В сознании говорящих норма является своеобразным идеалом, обладающим качествами особой правильности, а потому она общеобязательна. Как совокупность стабильных и унифицированных языковых средств и правил их употребления, сознательно культивируемых обществом, норма является одним их характерных признаков литературного языка национального периода.
Норма - это категория, с одной стороны, собственно лингвистическая, а с другой - социально-историческая. Социальный аспект нормы проявляется в самом факте отбора и фиксации языковых явлений (особенно ярко это выражается в классовом обществе, где речь «верхушки» общества, образованных и привилегированных слоев противостоит речи «низов», народных масс), а ткже в наличии системы их оценок («правильно/неправильно», "Уместно/неуместно»). Лингвистический аспект выражается в характерной для нормы системности и связи со структурой языка.
Современная теория языковой нормы выделяет следующие ее признаки: 1) объективность нормы (норма не придумывается кем-то, а складывается постепенно, вырабатываясь в языке классической литературы); 2) изменчивость нормы (норма - это всегда результат развития языка, и изменения в его языковой системе неизбежно влекут за собой изменения в норме); 3) вариативность нормы (т.е. признание вариантов произношения или написания, т.н. «старшей» и «младшей» нормы, что позволяет сохранить целостность литературного языка и не допустить его омертвения); 4) социальная необходимость описания норм и обучения им в школе. 1 Скворцов Л.И. Теоретические основы культуры речи. М., 1980, с. 45. Степень устойчивости нормы на разных уровнях языка неодинакова. Решающим фактором является соотношение нормы и системы языка: в области орфоэпии, например, система языка целиком определяет норму, поэтому она обладает наивысшей степенью устойчивости; в области лексики решающим является содержательный план языковой единицы, ее смысловая точность и стилистическая уместность, отсюда широкое использование синонимических средств языка, вариативность, поэтому степень устойчивости нормы соответственно ниже.
Ядро литературной нормы составляют стилистически нейтральные и, следовательно, наиболее широко распространенные явления, периферию - явления архаические и новые, не получившие еще широкого использования в языке, а также те, которые имеют ограничения в сфере своего употребления (территориальные или профессиональные).
Норма может быть императивной (т.е. строго обязательной) и диспозитивной (т.е. не строго обязательной). Императивная норма - это норма, не допускающая вариативности в выражении языковой единицы, регламентирующая только один способ ее выражения. Нарушение этой нормы расценивается как слабое владение языком (например, ошибки в склонении или спряжении, определении родовой принадлежности слова и др.). Дис-позитивная норма - это норма, допускающая вариативность, регламентирующая несколько способов выражения языковой единицы (например, чашка чая и чашка чаю, творог и творог и т.д.). Вариативность в употреблении одной и той же языковой единицы часто является отражением переходной ступени от устаревшей нормы к новой (ср., например, вариативность в произношении сочетаний согласных [чт] и [чн] в русском языке: чтобы, но нечто, скучно, но сливочный).
Будучи достаточно устойчивой и стабильной, норма как категория историческая подвержена изменениям, что связано с самой природой языка, находящегося в постоянном развитии (ср., например, изменения в произношении возвратной частицы -ся (сь), которая в XIX в. произносилась с твердым согласным, о чем свидетельствует следующая стихотворная рифма: «Была покрыта чешуей ее спина, она вилась над головой моей не раз» М.Ю. Лермонтов «Мцыри»). Возникающая в этом случае вариативность не разрушает нормы, а делает ее более тонким инструментом отбора языковых средств.
В истории литературных языков нормы письменного языка складываются раньше, чем устного. Для большинства современных литературных языков характерно сближение норм письменного языка с нормами разговорной речи: под влиянием устных форм языка происходит некоторая либерализация норм литературно-письменного языка, что связано с приобщением широких социальных слоев общества к числу носителей литературного языка.
Норма культивируется в средствах массовой информации, в театре. Она является предметом школьного обучения языку. Представляя образцовое использование языковых (речевых) средств, норма в сознании говорящих обладает качествами особой правильности.
Литературно-языковая норма - это традиционно сложившаяся система правил использования языковых средств, которые признаны обществом в качестве обязательных. В сознании говорящих норма является своеобразным идеалом, обладающим качествами особой правильности, а потому она общеобязательна. Как совокупность стабильных и унифицированных языковых средств и правил из употребления, сознательно культивируемых обществом, норма является одним из характерных признаков литературного языка национального периода.
Норма - это категория, с одной стороны, собственно лингвистическая, а с другой - социально-историческая. Социальный аспект нормы проявляется в самом факте отбора и фиксации языковых средств (особенно ярко это выражается в классовом обществе, где речь «верхушки» общества, образованных и привилегированных слоев противостоит речи «низов», народных масс), а также в наличии системы их оценок («правильно/непра- вильно», «уместно/неуместно»). Лингвистический аспект выражается в характерной для нормы системности и связи со структурой языка.
Современная теория языковой нормы выделяет следующие ее признаки: 1) объективность нормы (норма не придумывается кем-то, а складывается постепенно, вырабатываясь в языке классической литературы); 2) изменчивость нормы (норма - это всегда результат развития языка, и изменения в его языковой системе неизбежно влекут за собой изменения в норме); 3) вариативность нормы (т.е. признание вариантов произношения или написания, так называемой «старшей» и «младшей» нормы, что позволяет сохранить целостность литературного языка и не допустить его омертвения); 4) социальная необходимость описания норм и обучения им в школе .
Степень устойчивости нормы на разных уровнях языка неодинакова. Решающим фактором является соотношение нормы и системы языка: в области орфоэпии, например, система языка целиком определяет норму, поэтому она обладает наивысшей степенью устойчивости; в области лексики решающим является содержательный план языковой единицы, ее смысловая точность и стилистическая уместность, отсюда широкое использование синонимических средств языка, вариативность, поэтому степень устойчивости нормы соответственно ниже.
Ядро литературной нормы составляют стилистически нейтральные и, следовательно, наиболее широко распространенные явления, периферию - явления архаические и новые, не получившие еще широкого использования в языке, а также те, которые имеют ограничения в сфере своего употребления (территориальные или профессиональные).
Норма может быть императивной (т.е. строго обязательной) и диспозитивной (т.е. не строго обязательной).
Императивная норма - это норма, не допускающая вариативности в употреблении языковой единицы, регламентирующая только один способ ее выражения. Нарушение этой нормы расценивается как слабое владение языком (например, ошибки в склонении или спряжении, в определении родовой принадлежности слова и др.).
Диспозитивная норма - это норма, допускающая вариативность, регламентирующая несколько способов выражения языковой единицы (например, чашка чая и чашка чаю, творог и творог и т.д.). Вариативность в употреблении одной и той же языковой единицы часто является отражением переходной ступени от устаревшей нормы к новой (ср., например, вариативность в произношении сочетаний согласных чт и [чн в русском языке: чтобы, но нечто, скучно, но сливочный).
Будучи достаточно устойчивой и стабильной, норма как категория историческая подвержена изменениям, что связано с самой природой языка, находящегося в постоянном развитии (ср., например, изменения в произношении возвратной частицы -ся (сь), которая в XIX в. произносилась с твердым согласным, о чем свидетельствует следующая стихотворная рифма: «Была покрыта чешуей ее спина, она вилась над головой моей не раз». М. Ю. Лермонтов «Мцыри»), Возникающая в этом случае вариативность не разрушает нормы, а делает ее более тонким инструментом отбора языковых средств.
Вместе с тем одним из самых важных признаков нормы является ее консерватизм. «Норма в литературном языке есть идеал, раз и навсегда достигнутый, как бы отлитый на веки вечные, - писал А. М. Пешковский в статье “Объективная и нормативная точки зрения на язык”. - Поэтому нормой признается то, что было, и отчасти то, что есть, но отнюдь не то, что будет. Консерватизм нормы способствует устойчивости литературного языка, благодаря чему язык может выполнять свою эпиетемическую функцию, т.е. функцию передачи культурных ценностей и накопленного опыта от поколения к поколению. Если бы литературный язык изменялся быстро, то каждое новое поколение могло бы пользоваться лишь литературой своего времени и предшествующего поколения. При таких условиях не было бы и самой литературы, так как литература любого поколения создается всей предшествующей литературой. Если бы Чехов уже не понимал Пушкина, то, вероятно, не было бы и Чехова. Если для общения людей необходим язык, то для культурного общения необходим язык нормируемый» .
В истории литературных языков нормы письменного языка складываются раньше, чем устного. Для большинства современных литературных языков характерно сближение норм письменного языка с нормами разговорной речи: под влиянием устных форм языка происходит некоторая либерализация норм литературно-письменного языка, что связано с приобщением широких социальных слоев общества к числу носителей литературного языка.
Норма культивируется в средствах массовой информации, в театре. Она является предметом школьного обучения языку. Представляя образцовое использование языковых (речевых) средств, норма в сознании говорящих обладает качествами особой правильности.
- Скворцов Л. И. Теоретические основы культуры речи. М., 1980. С. 45.
- Пешковский А. М. Объективная и нормативная точки зрения на язык // Звегинцев В. А.История языкознания XIX-XX веков в очерках и извлечениях. Ч. II. М., 1965. С. 288.
